Последняя электричка - Страница 4

Я не устоял. Мне сделалось жарко.

— Какое это имеет значение? — пробормотал я. — Ну, скажете спасибо, если все получится…

— Я и сейчас должна сказать вам спасибо, — сказала ты, и мы вместе вышли из будки.

Я был почти счастлив. И я дал себе слово, что буду служить тебе всегда, буду помогать тебе, пока ты в этом нуждаешься, словом, буду делать все, чтобы тебе было хорошо, и ты, по-моему, это бессознательно почувствовала.

Ты как-то совершенно по-новому посмотрела на меня, когда мы вышли, и ты казалась в ту минуту немного смущенной. Мне надо было вернуться на твердую почву, и я заговорил о вещах сугубо практических: как удобнее и быстрее добираться отсюда до нашего института и как выглядит мой приятель Вадик, который обещал встретить тебя в вестибюле. Ты кивала, но что-то уже неуловимо новое коснулось тебя и мешало воспринимать то, что представлялось тебе таким важным еще час тому назад.

— Я все запомнила, все сделаю, — сказала ты. — Поехали обратно?

И вновь в вагоне электрички мы сели у окна друг против друга. И снова говорил большей частью я, а ты слушала, но говорил по твоим наводящим репликам только о том, что было интересно тебе. И я уже отчетливо понимал, почему тебе это интересно — знать, где я работаю, и кто моя мать, и какая у нас квартира, — и эта определенная направленность твоего интереса меня страшно возбуждала и радовала. Я часто как бы ненароком опускал глаза, и когда их поднимал, взгляд мой скользил по твоим коленям и юбке, и это тебя не сердило; наоборот, я подозреваю — ты хотела, чтобы я почаще так скользил взглядом, чтобы увеличить свою власть надо мной. Потом ты решила рассказать кое-что о своих родителях и о себе, и ты говорила только то, что выставляло тебя и твою родню в выгодном свете. И мы с тобой больше ни словом не касались того, о чем у нас была речь, когда ехали в Москву, и мы оба делали вид, что так и надо, потому что о делах мы будто бы уже все переговорили. И все же, когда мы сошли с электрички и увидели вдали дремотные, потемневшие к вечеру вязы над оврагом, я спросил, что ты скажешь теперь своему отцу.

— А что вы посоветуете? — сказала ты.

— Не знаю. По-моему, то, что есть. Что поступаете на работу в ВАТИ и что, вероятно, будете там учиться…

— И все?

Я по своей привычке пожал плечами. Ты улыбнулась.

— Скажите, а вы всегда такой?

— Какой — такой?

— Ну, деликатный, скромный…

— Как-то не задумывался над этим. Не знаю.

— И часто говорите «не знаю»?

— А я всегда говорю «не знаю», если что-нибудь не знаю. Я думаю, половина всех несчастий на земле происходит оттого, что люди делают вид, будто знают, а на самом деле…

— Не знают, — договорила ты, рассмеялась и протянула руку. — Мне пора…

По правде, мне очень не хотелось расставаться с тобой. Ты видела это и нарочно стремилась поскорее уйти, чтобы еще больше закрепить свою власть надо мной.

Мы условились встретиться утром — договорились вместе ехать в Москву — и расстались.

А утром ты не пришла. Я бегал по платформе взад и вперед, пропустил свою электричку, а тебя не было. Я опоздал на работу, я несколько раз звонил приятелю в ВАТИ, — ты не появлялась и там. Я с трудом дотянул до конца работы, поехал на дачу и увидел тебя стоящей на платформе…

Я сразу догадался, что у тебя беда: это было видно по твоим заплаканным глазам, по твоему старенькому, слишком короткому платью, которого ты стеснялась, по тому, как беспокойно взглядывала ты время от времени на дорогу. Я молча взял тебя за руку, и мы спустились с платформы и пошли в противоположную от твоего дома сторону.

— Отец? — спросил я.

Ты кивнула, и твои глаза наполнились слезами.

— Говорит, пойдешь продавщицей в «Галантерею» и будешь учиться в текстильном техникуме; он уже все за меня решил, все устроил. А я не хочу…

— Не плачьте, — сказал я. — Мы что-нибудь придумаем.

— Говорит, в техническом вузе я не смогу, я бестолковая, у меня всегда была тройка по математике…

Я глядел в твои заплаканные черные глаза и дрожал от желания погладить тебя по голове. И я сгорал от желания отдать тебе все на свете, чтобы ты не страдала. И я уже, кажется, знал, что делать, и ты это тоже знала. Затем ты и пришла тайком от родителей на платформу встречать меня. Ты это еще вчера знала.

— Пойдемте к тем сосенкам, посидим. Хотите, сбегаю за мороженым?

— Да, — сказала ты.

Я положил свою папку на бугорок, усадил тебя на нее и сбегал на станцию за мороженым.

— Я придумал, что делать. Нам не надо расставаться, — сказал я.

Ты быстро и очень серьезно посмотрела на меня.

— Не расставаться совсем? Это — безумие, — сказала ты.

— Я вам буду помогать, вы поступите в хорошую самодеятельность…

— Это несерьезно, мы не знаем друг друга.

— Я вам хоть капельку нравлюсь?

— А вы не такой уж неуверенный в себе, — сказала ты смущенно.

То, что ты смущалась, чрезвычайно ободряло меня. Я начинал подозревать, что предпринимаю гениальный шаг.

— Ну, хоть капельку?.. Только честно…

— А я? Ведь вы сами еще ничего не сказали мне, — резонно заметила ты, вытащила из сумочки носовой платок и дотронулась им до моего рта. — Вот, — виновато улыбаясь, сказала ты, — молоко ведь еще не обсохло…

Я перехватил твою руку, прижал ее к своим губам.

— Я люблю вас, Таня, — сказал я. — Так люблю…

— Не надо, увидят, — сказала ты, но руки не отняла.

— Ответьте на мой вопрос.

— Вы просто пользуетесь моим безвыходным положением, — сказала ты, и я был готов обидеться, хоть ты и сказала истинную правду. — Понимаете, если я вам признаюсь, то вы можете подумать обо мне плохое… Мне нравится, что вы, по-моему, добрый и серьезный. Не как другие.